English      Українська

Обложка книги под редакцией Бориса Малиновского "Маленькие рассказы о больших ученых"

"Маленькие рассказы о больших ученых"

Под редакцией Бориса Малиновского

100-летию Николая Михайловича Амосова,
110-летию Сергея Алексеевича Лебедева,
90-летию Виктора Михайловича Глушкова
посвящается:
Юбилейный сборник избранных публикаций Н.Амосова, С.Лебедева, В.Глушкова и воспоминаний современников


ТОВ "Видавництво "Горобець", 2013. -400с: 140 ил. ISBN 978-966-8508-42-4.
© Б.Н.Малиновский, 2013



О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, Бог изобретатель...
А.С.Пушкин, октябрь-ноябрь, 1829.

Три жизни Николая Михайловича Амосова -
хирурга-новатора, писателя-мыслителя, биокибернетика-философа

Слово о неповторимом Человеке и мудром Друге

Предисловие к собранию сочинений художественных и публицистических Н.М.Амосова.
"Бывают люди в искусстве и науке, которые действуют,
заботясь о том, чтобы их талант послужил им на пользу...
Но есть и другие - думающие о том, чтобы их действия
приносили пользу делу, которому отдают свою жизнь..."
Вениамин Каверин

Николай Амосов - ярчайшая личность среди старшего поколения современников, имя которого - одна из примет ушедшего ХХ-го и наступившего XXI-го столетий.

Без преувеличений было повторено, когда его не стало, в прощальных выступлениях: "Амосов - это была эпоха". И сегодня, когда читатель получает интеллектуальный амосовский дар - его литературное художественное наследие, научную публицистику, мемуары, очерки-раздумья, в которых столь неординарно переплелись биологические, медицинские, социологические и философские проблемы, мы вновь с твердой убежденностью можем сказать: его жизнь, врачебный и научный подвиг, гражданственная позиция, отстаиваемая с присущей ему прямотой - впечатляющая веха в развитии современной общественной мысли.

Феномен единственный в своем роде

Николай Амосов - тот редкий сегодня феномен ученого и общественного деятеля, чьи суждения становились интеллектуальным достоянием не только настоящего времени, но и духовным даром, явственно нацеленным в грядущие годы. Амосовские сочинения, доклады на научных и общественных форумах, участие в дискуссиях, публичные лекции всегда привлекали к себе особое внимание практически всех наших сограждан старшего и младшего поколений. Каждое из его выступлений оказывалось предметом заинтересованных, нередко бурных и совсем неоднозначных суждений. И так было не только при жизни, но и сегодня, когда его нет с нами, когда для многих, только вступающих в мир познания духовных ценностей, его литературное наследие оказывается впечатляющим открытием и откровением.

С чего же начать проникновенное Слово о незабвенном Человеке? Пожалуй, не "Слово", а повествование-раздумье, эмоциональную сагу. Может быть, с внешнего, казалось бы, аскетичного облика, даже отдаленно не похожего на своих коллег-сверстников. Не случайно многие, встречавшиеся с Николаем Михайловичем впервые, воспринимали его с известной робостью, отмечая в его внешности суховатость и даже жесткость, склонность в общении к скептической тональности. И только потом, присмотревшись и пообвыкнув, замечали проницательный, иногда чуть ироничный, взгляд, в котором настороженность сменялась любопытством. Не могли не заметить и неизменную сосредоточенность в выражении лица - в резких его чертах улавливалась постоянная напряженность мысли. И еще привлекал глуховатый тембр голоса с характерным, чуть заметным оканьем и меняющимися интонациями.

А может быть начать этот очерк с совсем иного, мысленно перенести читателя на старинную киевскую Фундуклеевскую (затем улицу Ленина, а ныне - Богдана Хмельницкого)? Здесь в угловом, ничем не примечательном доме на пересечении с улицей Ивана Франка поднимаемся на второй этаж в квартиру с длинным коридором, ведущим в гостиную, а через нее - в узковатый кабинет с полками, уставленными множеством книг, и приземистым столиком с компьютером в центре. За ним, в последние годы, долгими вдохновенными часами работал Николай Михайлович, сидя в старом деревянном кресле, которое сам же не раз чинил - по давней привычке любил мастероватъ. А в другом кресле, расположенном рядом, сиживали разные собеседники - очередные гости столь почитаемого дома. Впрочем, надо заметить, что определение "очередные" отнюдь не означает, что большинство из них наведывалось постоянно. Отбор хозяина дома, разумеется, был в меру строг и избирателен. Среди собеседников, как в прошлом, так и в последующие годы, кроме коллег и учеников, здесь наиболее часто бывали близкие Николаю Михайловичу люди, среди которых нельзя не вспомнить хирургов Алексея Федоровского и Василия Братуся, писателя Юрия Дольд-Михайлика, авиаконструктора Олега Антонова, литератора Григория Кипниса, врача-публициста Юрия Виленского, многолетних сотрудников по институту - Якова Бендета и Юрия Мохнюка.

Смотрю на опустевший кабинет, зачехленный компьютер на одиноком столе, на молчаливые стены, на которых несколько любимых Николаем Михайловичем картин. За стеклом книжных полок семейные фотографии, снимки с друзьями - на одном из них родное лицо Владимира Фролькиса, здесь же - особо дорогой для меня снимок, где мы с Николаем Михайловичем на общем собрании Академии. Помнится, тогда же был сделан и другой снимок, бережно у меня сохраняющийся. На нем, рядом с Николаем Михайловичем, последователь его идей о физических нагрузках академик Алексей Чуйко. Настроение отменное: оба чему-то возрадовались и смеются. Как недавно это было и как давно!..

Вновь смотрю на осиротевший кабинет и думаю: "Бог ты мой, сколько здесь в последнее время, когда мой почитаемый старший друг особенно дорожил дружеским общением, было нами переговорено. Переговорено в долгих беседах на самые разные темы, нас волновавшие..." "Прекрасное это занятие - общение", - любил он повторять.

Так, может быть, стоит начать этот очерк с наиболее запомнившихся диалогов, в которых, отрешившись от суеты обыденных дней, мы говорили о минувшем времени, сложных перипетиях настоящего и, увы, не очень ясных перспективах грядущего. Пожалуй, с этого и начну.

Раздумья и воспоминания

Прежде всего, хотелось бы вспомнить, что раздумьям Николая Михайловича, которыми он делился и о которых я собираюсь поведать читателю, были близки мысли нашего общего друга блистательного ученого, физиолога и геронтолога Владимира Фролькиса о том, что нам всем, как воздух, нужна сейчас правда, а не "возвышающий обман". И если трансформировать эту непреложную истину как веление времени, обращенное к медицине и медико-биологическим наукам, то сегодня общество и государство не может не поддержать врачей, а также современных исследователей, занятых научным поиском в естествознании. И далее, как писал Владимир Фролькис, высказывая созвучную с Николаем Амосовым мысль: "Мы вступаем в новое столетие. Будут созданы вещества прицельного действия, будут созданы клонированием искусственные органы собственно человека, процветать генная и геннорегуляторная теории. Во всех странах происходит гуманизация науки. Средств мало, тем более надо концентрироваться на приоритетах. В нашей стране таким приоритетом должна быть медицина и биология".

Это ли не одно из напутствий, которое оставили нам почитаемые современники, вручившие благодарным преемникам свое бесценное наследие, поделившиеся с нами поучительными уроками и опытом гражданственного созидания, профессионального и общественного долга, продуктивного творчества. Уроками и опытом своего недавнего прошлого, а также более ранних, увы, столь быстро минувших лет.

Здесь позволю себе небольшое отступление. Одна из пьес Сэмюэля Беккета - известного ирландского драматурга и писателя - попала в Книгу рекордов Гиннеса как самая короткая в мире пьеса, которая продолжается всего тридцать пять секунд. И называется она "Вздох". В концепции Беккета это и есть человеческая жизнь. Вспышка, вскрик - и молчание. В сущности, этому напоминанию и посвящено все творчество писателя, удостоенного Нобелевской премии. "Человеческая жизнь как вздох" - как хочется воспротивиться подобной несправедливости. Но безуспешно! Недаром Беккет сетует на человеческое бессилие - все его творчество - это еще и жалоба человека на Бога, и нежелание самого человека принять несправедливость мироустройства. Да, печальные раздумья посещают нас во второй половине жизни. Как часто мы обсуждали эту проблему с Николаем Михайловичем. И оба были единодушны: трудно смириться с сознанием того, что миг, называемый жизнью, в конечном счете оказывается на исходе. Тем более следует стремиться еще многое успеть сделать, незавершенное свершить. Были единодушны и в том, что "на исходе" - спасение в работе. Вспоминали стихотворные строки прекрасного поэта Юрия Левитанского:

Когда земля уже качнулась,

Уже разверзлась подо мной,

И я почуял холод бездны,

Тот безнадежно ледяной.

Я как заклятье и молитву

Твердил сто раз в теченье дня:

- Спаси меня, моя работа,

Спаси меня, спаси меня.

"Творить и созидать"

Как одно из философских, а может быть, и просто житейских напутствий, проверенных годами, созвучных сказанному выше, воспринимается суждение, не раз обсуждавшееся в наших диалогах, о том, что пока жив человек творческого труда, пока не иссякли духовная энергия, устремление к поискам, новым свершениям и новым надеждам, он должен творить и созидать. При этом ценить каждый новый день как маленькую жизнь, радоваться повседневным делам, заботам, встречам, общению, сознанию того, что еще предстоит сделать, а затем и самому содеянному. Помню, как долго мы с Николаем Михайловичем однажды обсуждали вопрос о том, что, может быть, ближайшие десятилетия в новом столетии окажутся желанной эпохой, когда, наконец, исчезнут одолевавшие нас ранее сомнения и откроется человечеству, что для него самое важное! Но могут ли действительно исчезнуть сомнения, одолевавшие нас ранее, если их не удалось развеять за столько прошедших лет? Была такая притча, рассуждение, о том, что все же в жизни важнее? Иисус провозгласил - "сострадание", Моисей сказал - "мысль", Маркс - "еда", Фрейд - "секс". А Эйнштейн повторил свое: "Все в жизни относительно". Последнее, как истина, сохранится, вероятно, и в нашем грядущем. И все-таки, что ожидает всех нас в будущем? В поисках ответа на стыке двух веков, а заодно и двух тысячелетий, многие психологически ощутили особое состояние. Ожидание смены столь впечатляющих вех в жизни человечества породило и в обществе, и в индивидуальном мире каждого из нас неуверенность в завтрашнем дне. Возникло состояние какой-то странной зыбкости. Может быть, от этого ощущения тревоги и неопределенности мы все чаще стали мысленно подводить итоги минувшего, задумываться над грядущим, переносить на "потом" давно вынашиваемые планы, откладывать их на будущее. Некое ощущение внутреннего дискомфорта начало сказываться и на повседневных делах, и на житейских устремлениях. Возможно, оно инициировалось мыслью о том, что ты уже человек прошлого века. А ведь как часто, еще совсем не так давно, мы гордо любили повторять: "Я - человек двадцатого столетия". Столетия, вместившего в себе столько знаковых событий, потрясений, непредвиденных революционных всплесков, опустошительных противостояний, войн, трагедий, геноцида, унесшего миллионы человеческих жизней. Как не вспомнить мудрого Ежи Леца, печально заметившего, что "каждый век имеет свое средневековье". В то же время, как это не может не показаться парадоксальным, в минувшем столетии было много впечатляющих созидательных деяний, в том числе духовных, творческих, научных. Воплотились они и в печатном слове - литературном наследии наших предшественников и современников - художественных произведениях, научных книгах, философских трудах, публицистических опусах, мемуарных очерках. И во всех этих литературных жанрах сосредоточенно и в то же время эмоционально работал Николай Амосов. Работал как врач, ученый, общественный деятель. Трудился много и напряженно. Юрий Виленский, о котором выше я уже упоминал, особо отметил, как до него и Григорий Кипнис и Юрий Щербак, посвятившие творчеству Николая Михайловича взволнованные страницы, отличительную его черту - тягу к писательству. В предисловии к одной из его книг, о которой еще пойдет речь, говоря об амосовском кредо сохранения здоровья, Ю. Виленский справедливо заметил, что не только в своих научных работах, но и в литературных трудах ученый призывал читателя "стать зодчим, а не потребителем, не пренебрегать механикой тела во имя духа и силой тела для тела". И это новое, хотя в своей сущности вечное мировоззрение - амосовский императив жизнедеятельности на рубеже тысячелетий. А далее: "И, кажется, совсем иная стезя - литературный дар Н. Амосова... Притяжение слова..." Об особенностях этого дара, о том, что в "рваном" ритме амосовской прозы суховатая рационалистичность научного мышления удивительным образом сочетается с импульсивным проникновением в драматические тайны жизни, образно написал Юрий Щербак. Процитирую его слова: "Напрашивается сравнение писательского стиля Амосова с хирургической техникой, которой в совершенстве владеет автор: словно бы скальпелем отсекая все лишнее и второстепенное, обнажить самое главное, самую суть человека - его сердце и душу". Речь идет о первом посмертном издании избранных произведений Н. Амосова - художественных, научно-публицистических, социологических, философских.

Примечательна хронология, отражающая отдельные этапы его многогранного творчества. Шестидесятые годы - повесть "Мысли и сердце", переведенная на тридцать языков; "Записки из будущего" - захватывающее повествование, которое читается на одном дыхании. Семидесятые годы - научно-популярные, необычные по форме и по-амосовски неординарные по содержанию, книги "Раздумья о здоровье", "Здоровье и счастье ребенка". Восьмидесятые годы - произведение с примечательным названием "Книга о счастье и несчастьях", воспринятая читателями с сопереживанием. Последующие годы, наиболее насыщенные литературным творчеством, ознаменовалось множеством изданий, из которых отметим завоевавшие наибольшую популярность "Разум, человек, общество, будущее (1994 г.), "Преодоление старости" (1996 г.), "Голоса времен" (1998 г.). Здесь уместно заметить, что вряд ли было бы оправданным в настоящем очерке, предпосланном избранным сочинениям Николая Михайловича подробно изложить их предмет, содержание, разнообразие авторских воззрений и интерпретаций. Но все же, в весьма кратком виде, такую попытку постараюсь предпринять. Тем более, что этому предшествовали еще при жизни Николая Михайловича ряд других публикаций такого рода. Что касается художественных повестей, изданных ранее и получивших широкое читательское признание у нас и за рубежом, то на них в свое время было множество откликов и профессиональных рецензий литературных критиков, к которым может вновь обратиться заинтересованный читатель.

Поэтому ограничусь здесь комментариями и размышлениями преимущественно по поводу научной публицистики, социологических и философских очерков и эссе, мемуарных повествований. Начну с последних и, с разрешения читателя, обращусь к тексту статьи "Академик Николай Амосов и его мемуары", опубликованной мною ранее в "Международном медицинском журнале" (том 8, N 1-2, 2002 г.). Приведу весьма кратко лишь отдельные места. Но прежде несколько слов о мемуарах как литературном жанре. Не так давно встретил неизвестное многим высказывание А.Герцена, касающееся воспоминаний: "Чтобы написать собственные воспоминания достаточно быть просто человеком, у которого есть, что рассказать и который хочет рассказать это". У Николая Михайловича более, чем у кого-нибудь из его коллег, было чем поделиться с читателем. А теперь из текста упомянутой публикации:

"...Шестое декабря минувшего года. Прохладное зимнее утро. Гористая киевская улица - спуск Протасов Яр (ныне улица Амосова - прим. ред.) - Здесь, в клиниках и лабораториях Института сердечно-сосудистой хирургии, больше известном широкой публике как институт Амосова, в привычных заботах начала трудового дня на этот раз доминирует атмосфера ожидания. Оживление и приподнятое настроение заметно не только у персонала, но и среди больных, как всегда, во всем осведомленных. Сегодня день рождения создателя института Николая Михайловича Амосова. Уже слышны первые приветствия, сопровождаемые дружескими рукопожатиями и объятиями, вручаются цветы. Но виновник торжества не склонен нарушать распорядок, кстати, им же самим установленный. Он присутствует на обязательной утренней конференции, где дежурные врачи сообщают о вчерашних операциях и проводится обсуждение предстоящих вмешательств, участвует в обходе больных. И только затем, уже в кабинете, принимает прибывших его поздравить, беседует с ними, обменивается новостями, делится впечатлениями. А в этот раз и вручает свою только что вышедшую в свет книгу".

Мемуарное сочинение с коротким выразительным названием "Голоса времен", о котором идет речь, представляет собой сокращенную и заново отредактированную автором версию воспоминаний, ранее изданных вначале в Киеве (1998), а затем в Москве (1999). Книга, насчитывающая всего 13 печатных листов, разошлась очень быстро и уже стала библиографической редкостью.

Как и другие литературные труды, вышедшие из-под пера Н.Амосова за последние пять десятилетий, "Голоса времен" - исповедальная и доверительная по своей тональности книга, честная и прямая по содержанию. В ней - раздумья о скоротечности жизни, возрасте, эволюции взглядов на прошлое, нынешнее, будущее, а также рассказ об уникальном эксперименте, о котором наслышаны многие и который до сих пор вызывает большой интерес научной и широкой общественности.

Примечательно, что свою книгу автор начинает с обращения к читателю, в котором, желая предвосхитить вопрос: "Для чего пишу?", - дает точный и лаконичный ответ: "Пишу для самовыражения. Пишу потому, что мне 87 лет и боюсь оторваться от памяти, чтобы не потерять себя перед концом.

Пожалуюсь: плохо остаться без дела, даже в старости. Вроде бы, есть еще силы, но уже знаешь: конец близок, будущего нет. Значительного дела не сделаешь. Остаются размышления и прошлое."

В свое время Александр Твардовский ратовал за развитие такого мемуарно-очеркового жанра, который бы "фиксировал" то, что было или есть на самом деле, а не в наших представлениях, декретированных "свыше". Этому принципу в полной мере отвечают мемуарные повествования Николая Михайловича, рассказывающие исключительно о тех событиях, которые были "на самом деле", и отражающие его представления, часто разительно отличающиеся от общепринятых и повседневно бытующих. Написанное им рождает интерес к событиям и людям, побуждает к сопереживанию. Он пишет в "Голосах времен": "Уже позднее сформировался другой внутренний закон: уважение к чувствам других людей. Сопереживание." Может быть, именно это его качество особенно импонирует читателю. Все в "Голосах времен", по определению Юрия Виленского, написавшего эмоциональное предисловие под названием "Волнующий портрет эпохи", живо, интересно и поучительно. Ознакомившись с содержанием амосовских мемуаров, изложенных искренне и действительно исповедально, читатель вправе сказать, что в них создан "портрет именно нашей трагичной, беспощадной и все же в чем-то прекрасной эпохи". Это прошлое, которое с нами.

Говоря о воспоминаниях как о жанре, Илья Эренбург выразил мнение, что их следует рассматривать как желание через прошлое осмыслить настоящее, причем "только то в прошлом интересно и заслуживает внимания, что волнует общество и сегодня". В мемуарах Н. Амосова затронуто многое, что будет волновать общество и в будущем.

Общее представление о содержании основных автобиографических амосовских очерков дают их названия. Это - "Родня, мама"; "Детство, отрочество, юность", "Архангельск, 1932-1939 гг."; "Война"; "Москва - Брянск"; "Киев".

Все, что изложено в этих очерках, читается на одном дыхании, воспринимается не только с огромным интересом, но и эмоционально, с чувством если не причастности, то во всяком случае присутствия и сопереживания. События, факты, раздумья, повествование об успехах, удачах и неудачах, радостях и огорчениях, увлеченности и сомнениях не оставляют читателя равнодушным.

"Мое счастье со мной"

Особый интерес, надо полагать, привлекут шесть неординарных положений, представленных Николаем Михайловичем в заключении к "Голосам времен". Это положения о Боге, о сложностях мира, о процессе "созревания цивилизаций", о глобализации разнообразных международных связей, об однополюсном мире, о других глобальных проблемах человечества, в том числе о здоровье, науке, войнах. Ученый еще и еще раз напоминает, что проблемы здоровья решаются правильным образом жизни (с добавлением медицины), и полагает, что вымирание человечеству не грозит. В заключение он резюмирует: "Мои прогнозы оптимистичны", - но тут же в раздумье добавляет, что "...едва ли они могут утешить отдельного несчастного человека. Для этого нужно искать резервы в собственной психике. Это возможно, хотя и трудно". При всем том Николай Михайлович действительно продолжает оставаться оптимистом, о чем свидетельствует эмоциональный аккорд, завершающий книгу: "Мое счастье со мной - оно в мышлении и поиске истины... Важно искать". В этих словах весь Амосов - врач и мыслитель, человек и ученый, ищущий, сомневающийся, завоевавший своим блистательным творчеством - врачебным, научным, литературным, общественным - всеобщее признание. В каждой его книге органично сочетается рассмотрение универсальных и принципиальных положений лечебной и профилактической медицины с современными аспектами в области социологии, философии, этики.

Говоря о воспоминаниях Николая Михайловича, хотел бы напомнить читателю точно сказанное Фрэнсисом Бэконом: "Память - это история". Разумеется восприятие того, кто сохраняет знаменательные и менее знаменательные события в своей памяти, чтобы затем по прошествии многих лет вынести их на суд современников, не лишено, а напротив, как правило, окрашено субъективными тонами. И у Амосова они имеют отчетливо присущий ему колорит. Вот, к примеру, как он вспоминает свой ежедневный труд хирурга, повседневные операции, работу над обобщением клинического опыта в период конца 50-х годов, когда переносил на бумагу этот многотрудный опыт, обличенный в очерки по легочной хирургии.

"Весь 1957 год я писал капитальный труд "Очерки торокальной хирургии" (60 печатных листов). В основе - стенограммы лекций для курсантов с обстоятельными ссылками на множество литературных источников. Все рисунки сделал сам - пригодилось детское увлечение рисованием". Вот так коротко, в двух абзацах, с лаконичными ссылками на число печатных листов, множество источников, самостоятельно сделанных рисунков он поведал читателю о создании своего известного научного труда, на котором воспитывалось не одно поколение молодых хирургов.

Или в другом месте, где речь идет о его участии в знаменитых заседаниях в Москве, которые проходили во Дворце съездов и которые, действительно, затаив дыхание, наблюдала вся страна. Этому событию он посвятил всего несколько абзацев, которые предваряла типично амосовская ремарка о запомнившихся частых поездках в столицу с другими депутатами верховного Совета от Украины: "Была хорошая компания - Олег Константинович Антонов, Борис Евгеньевич Патон..." Сказано кратко, без дальнейших комментариев, как и о своем выступлении в том же Кремлевском Дворце, где заседали депутаты, но на другом форуме - Всесоюзном съезде врачей. Поднявшись на трибуну и переждав аплодисменты, Николай Михайлович заметил: "Уже не знаю, одобряете ли мое появление или, наоборот, прощаете". Тогда же, в 88-м году, в одном из декабрьских номеров "Огонька", где всю обложку популярного журнала занял его портрет, был помещен краткий очерк журналиста Льва Шерстенникова по поводу приведенных выше вступительных слов Н.М.Амосова: "Он лукавил. В любой аудитории у него возникает прочный контакт с залом". И далее: "Много мыслей им было высказано... А я сидел и думал: ведь читал же я вот это, читал. Когда? Да тогда же, лет 18 назад. И в те времена задумывались о неблагополучии в нашем здравоохранении. Ну, может быть, не все видели наши беды одинаково рельефно. Но Амосов видел и делал попытку докричаться сквозь пелену самодовольства и благопристойности, покрывавшей наши грехи и беды".

Примечательно еще одно обстоятельство: когда еще ранее Николаю Михайловичу позвонили и начали разговор о его возможном выступлении на сессии Верховного Совета СССР (что бы там мог наговорить этот неуправляемый Амосов, - замечает журналист), он со свойственным ему сарказмом спросил: самому ли ему готовить речь, или уже все написано за него... Так и не рискнули представить ему высокую трибуну, побоялись. И, вероятно, с точки зрения власть предержащих, не без к тому оснований...

Страшная работа

Особая страница амосовских воспоминаний - память об участии в Великой Отечественной войне, о ратном подвиге ее солдат, о тяжелейших жертвах. А еще, о суровых буднях фронтовых хирургов. Казалось бы, вот обширное поле для мемуарного повествования. Но и здесь Николай Михайлович верен себе: излагает свои воспоминания и мысли скупо, избегая подробностей и деталей. Может быть, именно поэтому его заметки о войне не могут не впечатлять читателя, приобретая еще большее общественное звучание. Вот одна характерная выдержка, взятая из очерка "Автобиография", в которой бывший фронтовой врач Николай Амосов, прослуживший в действующей армии с 41-го по 46-й год, делится своими впечатлениями: "В ходе всей войны победы достигались огромными потерями, в 3-4 раза превышающими потери немцев. Оправдания этому нет, поскольку после 1942 года исход войны уже был предрешен: оружия делали в несколько раз больше, чем Германия, союзники помогали, людские резервы еще были. Несомненной заслугой Партии является организация тыла: эвакуация заводов на восток и наращивание производства. Солдаты и офицеры делали свое ратное дело отлично. Так же отлично работали граждане в тылу. В целом война сплотила народ и позволила на некоторое время даже забыть о прежних репрессиях". Столь же скупо повествует Николай Михайлович и о своем непосредственном участии в войне. Ограничусь, как и выше, только одной выдержкой: "За войну я стал опытным хирургом, мог оперировать в любой части тела. Особенно преуспел в лечении ранений груди, суставов и переломов бедра. У меня сохранились записи и отчеты за всю войну. По свежей памяти, еще на дальнем Востоке, написал несколько научных работ, вторую диссертацию, а спустя тридцать лет - воспоминания "ППГ-2266". "Раненых прошло чуть больше 40 тысяч. Почти половина - тяжелые и средней тяжести: с повреждением костей, проникающими ранениями груди, живота и черепа. Умерло свыше семисот: огромное кладбище, если могилы собрать вместе". Суровая правда войны!.. А после армии были Москва, Брянск, затем, и на всю последующую жизнь, Киев.

Здесь позволю себе посетовать, что в "Автобиографии" не упоминается период преподавательской деятельности в Киевском медицинском институте, о чем, кстати говоря, и в предшествующих публикациях сказано мало. Хотя работа в медицинском институте продолжалась относительно короткое время - всего три года - 1953-1956, думается, для будущего киевского профессора, получившего в последующем широкое признание и известность за пределами Украины, начало его деятельности именно здесь было впечатляющим и запомнившимся надолго. А складывалась она вначале совсем не просто. Появление в Киеве Николая Амосова, тогда еще мало кому известного хирурга и еще "неостепененного" докторской степенью, было встречено настороженно. С трудом - на пределе - его все же избрали на ученом совете заведующим одной из хирургических кафедр. Вот как об этом вспоминает он сам: "Объявили конкурс и в сентябре с трудом выбрали на ученом совете. Не блестяще: 21 - "за", 18 - "против". Говорили: "Какой он профессор!" и в другом месте: "Скоро начал делать операции на легких и пищеводе. Новые помощники никогда не видели, поражались. Доцент жаловался министру: "Запретить ему! Как можно! Человека поперек перерезывает!""

Вспоминаю слова мудрого Андре Моруа, который, отмечая близость медицины и литературы, тонко подметил, что "оба они, врач и писатель, страстно интересуются людьми; оба они стараются разгадать то, что заполнено обманчивой внешностью. Оба забывают о себе и о собственной жизни, всматриваясь в жизнь других". Это высказывание наблюдательного писателя в полной мере относится к ряду коллег в прошлом и настоящем, сохранивших одну из славных традиций нашей общей аlmа mаter - Киевского медицинского института, ныне Национального медицинского университета. А ведь действительно - среди выпускников разных поколений, в том числе вышедших из стен института в XX, уже прошлом, столетии, не так мало медиков, сочетавших в последующем свою врачебную деятельность с увлечением литературным творчеством. Первые места среди них по праву принадлежат Михаилу Булгакову, Вере Гедройц и Валерию Захаржевскому. А последующий внушительный перечень новых имен из когорты успешно сочетавших медицину с литературой возглавляет Николай Амосов, а с ними и другие из поколения десятилетий второй половины минувшего столетия - Павел Бейлин, Ефрем Лихтенштейн, Александр Грандо, Юрий Щербак, Виталий Коротич, Леонид Жуковский, Юрий Виленский, Юрий Шанин, Юрий Квитницкий-Рыжов, Анатолий Пелещук, Гелий Аронов, Юрий Фурманов, Виктор Шефтель, Евгений Скляренко, Иван Сахарчук, Лора Завилянская, Валентина Супоницкая, Анатолий Закревский, Юрий Дупленко, Селим Ялнут - всех не перечесть.

Экспериментальная жизнь

Этот подзаголовок заимствован из упомянутой выше книги "Голоса времен". Автор рассказывает читателю, в том числе и своим коллегам-медикам, об уникальном с позиций медицины, да и вообще в практике аутоисследований, эксперименте. Идея постановки, ее реализация в последующем, результаты, полученные на разных этапах проведения эксперимента, - предмет подробного рассмотрения, физиологической трактовки и клинических раздумий не только в новом издании книги, о которой идет речь, но и в предыдущих его книгах - "Преодоление старости" и "Здоров'я". Еще ранее появился ряд публикаций Н. Амосова, в которых аргументировались концепции и представления, выдвинутые автором в последние годы как итог научных наблюдений, поисков, раздумий и как результат разностороннего многолетнего врачебного опыта. Это небольшие по объему, но весьма емкие по содержанию "Кредо" и "Мое мировоззрение", а также "Разум, человек, общество, будущее" и вышедший позднее очерк "Эксперимент".

С их содержанием можно ознакомиться в соответствующих томах ранее вышедшего издания. Замечу, что на отдельных изложенных в них положениях мы еще остановимся ниже. А сейчас возвратимся к эксперименту. Конкретным поводом, определившим решение провести такой эксперимент, как пишет автор, явилось следующее.

Когда осенью 1992 г. он принял решение прекратить оперировать, а еще раньше отказался от директорства в родном институте, сохранив за собой лишь консультативные функции, "...жизнь опустела. Прекратились хирургические страсти, переживания за больных, исчезли физические нагрузки четырехчасовых операций. Сильно уменьшилось общение. В резерве, правда, оставались наука и творческая работа над книгами и еще продолжение физических нагрузок." И тем не менее, подчеркивает Н.Амосов, со временем пришло ощущение наступления старости, но это не испугало, а "даже разозлило". Он заменил кардиостимулятор (первый был вшит 8 лет назад), предпринял попытку применять гормоны. Не удовлетворившись эффектом, обратился к данным статистики. Их анализ и ход последующих рассуждений сводились к следующему: для 70-летнего человека средняя продолжительность предстоящей жизни составляет у нас 10 лет, для 80-летнего - 6 и для 90-летнего - 2,5 года. Из 100 человек, переживших 80-летний рубеж, до 90 лет доживают 10, а из ста 90-летних до следующего рубежа доживают 6. Ознакомившись с данными о продолжительности жизни своих коллег по Академии медицинских наук, Н.Амосов пришел к выводу, что она соответствует среднестатистическим пропорциям, а это означает, что в среднем после 80 лет они могут прожить еще около 7 лет, правда, теряя значительную долю физического здоровья, но в оптимальных случаях продолжая сохранять интеллект. В последующем же, увы, наступает одряхление.

Подробному рассмотрению идеи эксперимента, методики его проведения и полученных результатов в книге Амосова предшествует краткое изложение главных гипотез механизмов старения. Среди них - объясняющие старение как истощение энергетических ресурсов, как накопление экзогенных или эндогенных "нестандартных химических веществ", как нарушения в иммунной системе. Приводится и известная гипотеза украинских геронтологов, представляющих научную школу академика В.В.Фролькиса, концепция которого предполагает первичное поражение регуляторных генов генома, в результате чего нарушается регуляция клеток и, следовательно, функция органов. В ответ проявляется действие компенсаторных механизмов, направленных на уменьшение патологического эффекта первичных поражений.

Анализируя разные гипотезы, касающиеся физиологии старения, Н. Амосов подчеркивает наличие общей тенденции: по мере этого процесса происходит постепенное ослабление всех функций, ухудшение реакций на внешние раздражители и регуляторные воздействия. Предположение самого Николая Михайловича об универсальных механизмах старения основаны на известной гипотезе генетической запрограммированности старости, хотя, вероятно, запрограммированность отдельных этапов процесса во времени и не является жесткой. Окажется ли это предположение оправданным, покажет результат дальнейшего научного поиска. Но очевидна сама логика и убедителен биологический смысл аргументации такого суждения. В работе "Организм как система" автор особо подчеркивает, что функции выражаются в преобразовании структур, а последние, в свою очередь, постоянно меняются, отражая приспособляемость человека к внешней среде. Оригинальная схема, приведенная в этом разделе, демонстрирует взаимодействие двух структур - организма и среды. Вели принять во внимание, что организм (личность) тоже состоит из двух структур - так называемых регуляторов и рабочих органов, то следует согласиться с тем, что они находятся в постоянной взаимосвязи. Так, например, на первые действуют обратные связи от рабочих органов (мышцы, внутренние органы), управляемых этими регуляторами ("потребности + система нагружения"). В соответствии с предлагаемой схемой "организм - среда" регуляторы рассматриваются как носители программ - биологических и социальных. Именно они "...превращают программы в потребности, потребности в чувства, чувства в желания".

Снижается ли активность регуляторов в процессе старения? Автор утвердительно отвечает на этот вопрос, отмечая, что падение активности при старении выражается как в сокращении "мотивов", так и в снижении "напряжений". Примечательно, однако, что и сами регуляторы, и рабочие органы отнюдь не утрачивают способности к тренированности, сохраняют свойство увеличивать активность при достаточно интенсивной деятельности. А как же ведет себя при старении вторая структура организма - рабочие органы, призванные воплощать программы в функции? По демонстрируемой схеме интенсивность их деятельности определяется тремя факторами - мотивацией, тренированностью и "тормозами". К последним относятся утомление и старение. Утомление возрастает от сопротивления среды и снижается от тренированности. Старение определяется генетической программой. Отсюда логическое заключение: мотивация и тренированность увеличивают труд, "тормоза" - уменьшают. Действительно, при старении существенно снижается уровень дееспособности человека. Исчерпалось многое из предшествующей программы, уменьшилась от этого "сумма мотивов", снизилась функция. А раз снизилась функция, уменьшилась тренировка, возросло утомление. В итоге - новое снижение функции. Тупик - cizculus vitiosus!

Вывод Н. Амосова: уменьшение дееспособности при старении само себя ускоряет. Отсюда и упомянутая выше основная задача описанного в книге эксперимента - разрушить эти порочные связи, разорвать замкнутый круг. Как же он сам оценивает ближайшие результаты эксперимента? Если коротко, то достигнутый эффект позволяет утверждать: омоложение возможно. Об этом свидетельствуют следующие субъективные и объективные данные: появилось ощущение физической крепости, повысился психический тонус, объем легких, желудок, кишечник и печень функционируют нормально, проверены крупные артерии - сужений нет, артериальное давление 120/70, сердце без помех продолжает регулироваться стимулятором, частота пульса - от 70 до 130 ударов в минуту. Налицо определенный прогресс. Правда, в двигательной сфере он оказался не столь заметным, а выявленное при очередной проверке расширение сердца потребовало коррективов в режиме нагрузок. Бег был заменен дозированной ходьбой.

Анализируя итоги эксперимента Николай Михайлович задался вопросом о том, получено ли доказательство активации мышления? Вот его ответ: "Трудно сказать с уверенностью, но скорее "да", чем "нет". Судите сами. За три последних года я написал три брошюры и три книги. Кроме того, написал несколько статей в журналы и газеты, давал много интервью. Во всяком случае, от эксперимента у меня было самое главное - уверенность..." А в более позднем, третьем издании "Голоса времен" он высказался более определенно. В "Дополнении от ноября 2000 года", которое им было написано специально для нового издания, есть такие слова: "Старость наступала. Тогда я решил пренебречь сомнением - долго ли можно держать под контролем двигательную сферу!.. Восстановил эксперимент. За лето и осень 2000 г. укрепился и нагружаюсь без напряжения. Пришло ощущение здоровья, почти такое, как в 1995 г., после первого успеха эксперимента". Позже Николай Михайлович, отвечая на вопрос журналиста, доволен ли он достигнутым результатом, в раздумье ответит: "Как вам сказать?.. И доволен, и не доволен. Я могу в полном объеме делать гимнастику, которая занимает 2,5-3 часа в день, в том числе полчаса бег и полчаса ходьба. Раньше я бегал по часу, а теперь не могу. Вот этим я и не доволен - старение как процесс, не остановилось". И все же в комплекс амосовских упражнений продолжало входить 2,5-3 тысячи движений, из которых 1,5 тысячи он делал гантелями. Кто из его сверстников или коллег из числа даже значительно моложе мог похвастать подобным!

Интеллектуальное достояние настоящего и будущего

Так весной минувшего года я назвал свою публикацию, приуроченную к выходу в свет одного из последних изданий Николая Михайловича, в котором были помещены некоторые ранние его работы, частично дополненные, а в отдельных вариантах представленные в сокращенном виде.

Часто, когда после телефонного звонка в трубке раздавался его характерный голос и произносились ставшие привычными в нашем общении слова - "Звоню просто так, поговорим об интересном", - я предвкушал как всегда неординарный разговор о разных общественных и профессиональных событиях, нередко, о личном, творческом, ближайших планах. На этот раз я выслушал авторский комментарий к вышедшему изданию, которое, как и появившаяся позже небольшая книга "Мировоззрение" (в своей дарственной надписи, сделанной за неделю до кончины, он написал: "Еще одно "Мировоззрение"), - в сущности прощальное доверительное напутствие. В этих изданиях, как и во всем его наследии, острое видение того, как кризис системы проявляется сегодня в кризисе медицины, - проблема, представляющая широкий общественный интерес. Без ложной риторики все амосовские труды можно рассматривать как итог многолетнего врачебного раздумья, как социологические и философские научные и публицистические трактаты, в центре которых его представления о здоровье и болезнях. Уместно привести выдержку из предисловия издателя - Стива Шекмана - главного редактора ежемесячника "Будь здоров", открывшего страницами амосовского "Преодоления старости" серию "Библиотека журнала": "Мне кажется, Амосов умеет все. Философия, социология, экология, политология - здесь он профессионал высшего класса".

Среди тех публикаций Николая Михайловича, которые появились в годы, предшествовавшие этим изданиям, хотелось бы напомнить книгу "Разум, человек, общество, будущее", которая вышла в свет благодаря усилиям киевского издателя В.Красникова. Многое из того, что было рассмотрено в этой книге, а также в очерке "Эксперимент", нашло в новых амосовских трудах дальнейшее развитие.

Рассматривая организм человека как систему, автор особо подчеркивал, что функции выражаются в преобразовании структур, а последние, в свою очередь, постоянно меняются, отражая приспособляемость человека к внешней среде. Оригинальна схема, приведенная в этом разделе и демонстрирующая взаимодействие двух структур - организма и среды. Если принять во внимание, что организм (личность) тоже состоит из двух структур - так называемых регуляторов и рабочих органов, то следует согласиться с тем, что они находятся в постоянной взаимосвязи. А как же ведут себя при старении рабочие органы, призванные воплощать программы в функции? По демонстрируемой схеме интенсивность их деятельности определяется тремя факторами - мотивацией, тренированностью и "тормозами". К последним относятся утомление и старение. Утомление возрастает от сопротивления среды и снижается от тренированности. Старение определяется генетической программой. Отсюда логическое заключение: мотивация и тренированность увеличивают труд, "тормоза" - уменьшают. Ведь действительно, при старении существенно снижается уровень дееспособности человека.

Наследие Николая Михайловича побуждает не только к раздумью. Но и вызывает чувство сопричастности к его принципиальной позиции о главенстве профилактического направления медицины - сохранении здоровья здоровых. Сочетание в его научном творчестве теоретических положений с повседневными наблюдениями и фактами, общественных взглядов с личностными, более категоричных суждений с сомнениями - все это, надо полагать, во многом способствовало эмоциональной окраске восприятия его выступлений и книг, каждую из которых ожидал широкий читательский интерес. Успех каждой новой книги можно было прогнозировать прежде всего по причине того, что Н.Амосов повествует о реальных итогах своей врачебной деятельности, своего уникального эксперимента, многолетнего опыта, раздумий, сомнений, попыток социологических и философских обобщений.

Как автора Николая Михайловича всегда волновала реакция на его книги читающей публики - через прессу он даже провел как-то опрос читателей, выясняя их отношение к наиболее злободневным общественным проблемам, о которых писал. Обществу еще предстоит в полной мере осмыслить и оценить в качестве напутствия на будущее такие амосовские концепции, как происхождение общества, роль его самоорганизации, эволюция общества, представления об идеологии, идеалах, границах устойчивости, а также о Боге. Автор своей особой позицией, своим видением и предшествующим опытом как бы приглашает будущего оппонента к полемике и доказательному творческому разговору. Как полагает Амосов, идеология составляет основу общественного разума и "является предметом творчества как вещи, но всегда имеет под собой биологическую базу. Авторы идеологий выбирают точку на шкалах, опирающихся на противоречивые биологические потребности и крайние чувства, их выражающие, формулируют идею словами, распространяют ее среди граждан, таким образом, формируя их убеждения". А затем Николай Михайлович аргументировал основные, с его точки зрения, шкалы для компромиссного выбора координат идеологии, к которым он относит следующие категории:

а) свобода или равенство;

б) материальное или духовное;

в) труд - развлечения;

г) общественное - личное (или эгоизм - альтруизм);

д) терпимость - непримиримость;

е) настоящее - будущее;

ж) Бог - материя или вера - знания;

з) ценности - общечеловеческие или групповые (нация, религия, класс, идеология).

По его утверждению: "идеи, выраженные словами, если они запечатлены в нейронах мозга большого количества людей, напечатаны во множестве книг, становятся столь же реальными, как и вещи, как объекты природы. Потому что они управляют реальными действиями масс людей, меняют ход истории куда больше, чем землетрясения или наводнения. Идеи - это гены общества". Словно предвосхищая наши будущие раздумья, Н.Амосов продолжает развивать высказанную мысль: "Другое дело, что идеи менее стойки в историческом времени, чем гены. Есть у них специфическое качество: распространяются только те идеи, которые созвучны некоторым из гаммы противоречивых биологических потребностей... Возьмем для примера идею Доброго Бога. Она больше всех распространилась в виде мировых религий и оказалась самой стойкой. Это значить, что доброе начало в природе человека сильнее злого". Хотя Н.Амосов считал, что делать дальние прогнозы бесполезно из-за непредсказуемости творчества и самоорганизации на всех структурных уровнях человечества, тем не менее он допускал, что в связи с широким распространением ожидаемых достижений науки (биотехнология и генная инженерия, альтернативная энергетика, искусственный интеллект, возможность управлять психикой и т.д.), в будущем возможен "прорыв", способный изменить представления о человеке и обществе.

Медицина - лучшая школа для писателя

Значительную часть амосовского наследия, как уже отмечалось выше, составляют художественные, во многом автобиографические, повествования, мемуарная проза, многочисленные статьи и эссе и, наиболее привлекавшая к себе внимание читающей публики в последние годы, научная, философская и социологическая публицистика.

Николай Михайлович делился со мной, что в своей исповедальной книге "Голоса времен", о которой уже шла речь, подводит итоги, но, думается, явно поторопился. В последующие годы одна публикация сменяла другую, как обобщенный результат интеллектуального творчества, который, убежден, еще предстоит не раз обдумать, оценить и постичь в полной мере.

В день своего 70-летия писатель и врач Сомерсет Моэм сделал запись, смысл которой в том, что самое большое преимущество старости - в духовной свободе. Судьба сложилась так, что Николай Михайлович мог пользоваться этой свободой два десятилетия с тем, чтобы, оглянувшись на прожитые 89 лет, сказать: "Я прожил хорошую жизнь". И еще, словами того же Моэма, сочетавшего профессию врача с литературным творчеством, Николай Амосов мог бы сказать применительно к своему пристрастию к созданию художественных произведений: "Я не знаю лучшей школы для писателя, чем работа врача". В последние два десятилетия Николай Михайлович писал особенно много. Писал сопереживая. Здесь уместно заметить, что будучи в общении человеком сдержанным, он, тем не менее, был склонен к эмоциональным "всплескам". При этом часто отнюдь не к негативным (что в определенных обстоятельствах было ему свойственно), а к положительным и весьма непосредственным, иногда даже восторженным. Помню его и Лидию Васильевну у нас в доме, приглашенных в связи с приездом из Мюнхена земляка хирурга-уролога Бориса Гехмана. Гость прочитал в тот вечер только что написанный им рассказ о портрете женщины в красном, изображенной на полотне неизвестного мастера. С интересом прослушав рассказ, Николай Михайлович вопрошал автора: "Как Вам удалось, Борис, написать такую камерную вещь?". И в этом обращении явственно улавливалось не просто одобрение, но и радость открытия. А ранее, встретив впервые у нас же в доме известного правоведа Федора Бурчака и проведя с ним довольно оживленную дискуссию, Николай Михайлович высказался с присущим ему лаконизмом, но весьма эмоционально: "Удивительно образованная и интеллектуальная личность". Большое впечатление произвело на него знакомство с Даниилом Лидером, о чем после встречи он поделился со мной такими словами: "Человек - единственный в своем роде. К тому же мыслитель". А как проникновенно написал Николай Михайлович о Владимире Фролькисе в недавно изданных воспоминаниях о нашем общем друге. Приведу только два его высказывания: "Так он и умер: почти на ораторской трибуне. Не обойтись доктору без анализа смерти - привычка. (Как будто не все равно тому пророку, что пропускает душу в рай.) Не удержусь и я. 1 октября 1999 г. в Оперном театре был I съезд медработников Украины. Полный зал. Называлось мероприятие "Пульс Украины". Начальство в президиуме слушает. Главный оратор от академии - Фролькис. Затея - показушная, но какая была речь! А наутро - сердечный приступ - и смерть. Не сомневаюсь - речь повлияла. И даже по противной докторской привычке прикидываю: "Если бы массаж сердца, искусственное дыхание... Не должен был умереть". Не было у Володи фатального поражения сердца".

И в другом месте: "Я только чувствовал, что за оболочкой бодрости и выдержки прячется страдающая поэтическая душа человека, потерявшего любимую жену, оставшегося в одиночестве... Это - все. Прости, Володя, что не смог написать лучше. Не хватает таланта."

Привожу эти строки и слышу неповторимые и глубоко эмоциональные амосовские интонации. Даже из тех, с кем он близко общался, многие ли знали его таким? Не говоря уж о тех, кто его близко не знал. Облик Николая Амосова как человека с присущими ему достоинствами, непростыми чертами характера, увлечениями и неординарным психологическим настроем всегда интересовал широкую публику. В связи с этим хочу обратить внимание на то, что в упомянутых выше мемуарных книгах личность автора предстает отнюдь не в привычном ореоле стереотипов, присущих жизнеописанию известных людей, и не в идеализированном образе "героя". Перед нами в предельно откровенных повествованиях проступает образ человека - одного из тех современников, что разделял с нами тяжелые годы 20-го века, человека, прошедшего непростой жизненный путь, нередко сомневавшегося, подчас страдавшего...

Завершены ли поиски?

Публикации Н.Амосова всегда завоевывали читательский интерес. И хотя лаконичная и образная авторская стилистика могла многим показаться не очень привычной, подчас категоричной и даже несколько жесткой, она несомненно привлекала к себе повышенное внимание, способствовала восприятию описываемых событий, приводимых фактов, излагаемых теоретических построений и идей. Сказанное, надо полагать, относится как к читателям-медикам, так и к представителям таких областей знания, как социология, философия, биология, экология, кибернетика, а шире - и ко всем читателям.

Свои воспоминания и раздумья о нашем мудром неповторимом современнике Николае Михайловиче Амосове хотелось бы сопроводить словами его великого предшественника Николая Пирогова, словами далеко не всем известными, так как пироговские "Дневники старого врача" давно не переиздаются. А сказано в этих давнишних записках следующее: "...издавна принято узнавать о других через других. Мало охотников писать свои автобиографии. Одним целую жизнь некогда, другим вовсе не интересно, а иногда и зазорно оглядеться на свою жизнь, не хочется вспоминать прошлого; иные - из самых мыслящих - полагают, что после, действительно, писать о себе нечего; все будет передано другими; наконец, многих удерживают страх и разного рода соображения. Разумеется, в наше скептическое время доверие к открытой исповеди еще более утратилось". Добавлю от себя: определение "скептическое", пожалуй, в полной мере можно применить к условиям нынешней повседневности, к нашему обществу, его непростой и трудно прогнозируемой эволюции. И все же, несмотря на то, что сегодня во многом доминирует скептицизм в отношении не только прошлого, но и нынешнего, Николай Амосов решил напомнить и поразмышлять о нем на основе собственного опыта. Опыта, в котором отчетливо просматриваются черты минувших событий, специфические особенности разных этапов общественного развития в течение прожитых и пережитых лет. Согласимся с Сергеем Довлатовым, тонко подметившим, что в хороших мемуарах всегда есть второй сюжет, кроме собственной жизни автора. В воспоминаниях Н.Амосова, его последних и прежних книгах, повествование о личном, о профессиональной деятельности, науке и творчестве, о бесконечных, порой мучительных раздумьях органично связано с хронологией общественных событий и особенностями своего времени, что во многом способствовало успеху его книг, их социальной значимости.

Уже поставив в своем очерке точку, подумал: а не посетует ли читатель на столь пространное изложение, предпосланное первому собранию сочинений нашего выдающегося современника - Врача, Писателя, Мыслителя. В оправдание поясню, что, когда писал этот очерк, а ему, как уже упоминал, предшествовал ряд других публикаций о Николае Михайловиче, вышедших в разные годы, то хотел более полно представить читателю масштабность и неординарность автора этих сочинений. И как неповторимую человеческую личность, и как хирурга Божьей милостью, и как исследователя-естествоиспытателя, увлекшегося, и при этом столь успешно, идеями биокибернетики. А еще как философа и социолога. При этом я был далек от попытки содержанием настоящего очерка хотя бы в малой степени исчерпать разговор о Николае Михайловиче и его уникальном творчестве. Убежден, что об этом еще не раз будет сказано много нового, яркого, поучительного. А кроме того надеюсь, что читатель с не меньшим интересом ознакомится и с его дневниковыми записями, оценит и осмыслит доверительные размышления, в них содержащиеся.

Замечу, что при жизни об амосовских дневниках никто не знал. После его кончины впервые их увидели родные, просматривая домашний архив Николая Михайловича. Более 400 страниц этих дневниковых записей - бесценный авторский дар. В них особенно явственно проступает самобытность его личности, вечно ищущей и размышляющей. Перед нами беспокойный человек, безудержно погруженный в повседневную работу хирурга, в дела своего института, где в клинике его ежедневно ожидают больные и предстоят операции, спасающие их жизни. Всегда ли спасающие? На страницах дневников сокровенные мысли: радость от удач чередуется с болью потерь... Пока только опубликованы лишь отдельные страницы дневников, разумеется с разрешения родных. Впервые они появились на страницах журнала "Лiкування i дiагностика" и в одной из популярных наших газет. Приведу вступительный редакционный комментарий к первой публикации в упомянутом журнале, который выходит под эгидой Академии медицинских наук.

"От редакции. Публикуемые записки являются короткими фрагментами дневников Николая Михайловича Амосова. Уже после смерти великого Хирурга и Мыслителя в декабре прошлого года его дочь Екатерина Николаевна Амосова обнаружила дома две толстые тетради, листы которых густо исписаны с двух сторон. Это оказались дневники, охватывающие период с 1968-го по 1983 год. По публикуемому в этом номере короткому фрагменту читатель может убедиться, насколько захватывающе интересно они написаны. В них - чувства и мысли, напряженный поиск, горькая досада, настоящее горе, а иногда ликование, радость, взлет... В общем, в них - кусок жизни великого Человека, каждодневной, сиюминутной".

Сейчас, перечитывая рукописные страницы этих дневниковых записей, я еще и еще раз не перестаю поражаться силе воздействия амосовского слова. Убежден, что и это эпистолярное творчество ученого станет достоянием широкого читателя.

Выход в свет этого издания сочинений и увековечение памяти Николая Михайловича памятником на его могиле и памятными бронзовыми досками в местах, где он жил и работал - это огромная заслуга его родных, по праву заслуживающих глубокого уважения и признательности. Самые теплые слова следует адресовать и всем тем, кто этому способствовал, прежде всего, соратникам и ученикам Николая Михайловича.

Недавно мне довелось присутствовать на одной из ежедневных утренних конференций в институте Амосова (да будет позволено прибегнуть к столь привычному названию этого известного в Украине и за ее пределами института), а до этого принять участие в обходе больных. Не удержался, чтобы не произнести слов признательности за сохранение традиций, установленных основателем института, адресовав их своим коллегам по Академии медицинских наук Геннадию Васильевичу Кнышову и Михаилу Францевичу Зиньковскому, преданному другу и сотруднику Николая Михайловича по многолетней работе Якову Абрамовичу Бендету и другим, кто чтит напутствия и традиции своего Учителя. Когда говорил эти слова, вспомнил, что на открытии в институте 28-го мая этого года бронзового бюста его основателя (отличная работа, сделанная Иваном Кавалеридзе еще при жизни Николая Михайловича) Президент Национальной Академии Борис Евгеньевич Патон уже не впервые напомнил что сохранение традиции - это дань памяти ушедшим. О том, что традиции следует не разрушать, а свято хранить. Приведу полностью ранее сказанное Борисом Евгеньевичем: "Наблюдается у нас тенденция начинать все сначала - старое разрушим, а уж потом начнем строить новое. Таким образом будет отброшен весь накопленный опыт, традиции, которые в цивилизованном понимании нужно чтить, уважать, продолжать. Здесь уместно вспомнить Александра Блока, заметившего весьма точно, что "нарушение традиций - та же традиция"".

Итак, уважаемые читатели, перед вами сочинения, вышедшие из-под пера человека, жизнь которого была беззаветно отдана врачеванию, науке, писательству, философии. Отдана истинному служению человечеству во всех ипостасях, в которых мы воспринимаем неповторимого Амосова. Его наследие - действительно интеллектуальное достояние минувшего, настоящего и будущего. Оно дано нам на переломе двух тысячелетий. Воспримем же это как символическую примету грядущего. Владимир Фролькис, неоднократно уже упоминавшийся выше, блистательный ученый, столь ярко представивший "науку о времени" - геронтологию, как-то прочитал Николаю Михайловичу и мне рукопись своей статьи, которая позже была опубликована. Время публикации - конец минувшего столетия. В ней поразительно образно и точно было сказано следующее: "Когда 31 декабря будет сорван последний листок календаря и наступит новый век, новое тысячелетие, ничто не изменится в бесконечном течении времени. Однако для сознания человека - это новая эпоха, и дальше будет вестись отсчет событий "до того" и "после того".

Что можно здесь добавить? Разве только то, что все мы уповаем в недалеком будущем "...жить в хорошем обществе, чтобы получить отдачу, если делаешь добро... Что касается счастья, то это зависит от того, сумеют ли люди найти компромиссы разума и биологии". Эти пророческие, полные философского смысла, слова приведены мною из очерка "Кредо" Николая Михайловича Амосова. В сущности это очерк, как и многое другое, вышедшее из-под его пера, о времени, о "поисках самого себя". Эти слова принадлежат другому нашему известному земляку, с которым, кстати, не раз встречался Николай Михайлович - такому же как и он бывшему воину суровой войны, и смелому совестливому писателю Виктору Некрасову. Думается, что вслед за ним, Николай Михайлович мог бы повторить: "...есть и другой вид путешествий - не менее интересный - путешествие во времени. Нет, не в поисках морлоков, не к рыцарям короля Артура (что, впрочем, не менее интересно), а в поисках чего-то, что тебе дорого, необходимо, а рядом, увы, нет. А может быть, это поиски самого себя, путешествие по собственной жизни?"

Завершил ли свои поиски незабвенный Николай Михайлович? Хочется верить, что это так.

Исаак Трахтенберг,
член-корреспондент Национальной академии наук Украины, академик Академии медицинских наук Украины, заслуженный деятель науки и техники,
Лауреат Государственной премии Украины, премии им. А.А.Богомольца, премий НАМН Украины.
Киев, 6 октября 2003 г.

Продолжение, Под редакцией Б.Н.Малиновский, Маленькие рассказы о больших ученых

Под редакцией Бориса Малиновского "Маленькие рассказы о больших ученых"
ТОВ "Видавництво "Горобець", 2013. -400с: 140 ил. ISBN 978-966-8508-42-4
© Б.Н.Малиновский, 2013